— Прозвучит резко, но скорее я оставил местечковую самодеятельность, чтобы наладить именно практику. Переезд в Париж случился на пути моего становления в качестве аналитика. В России можно познакомиться с лакановским психоанализом издалека, больше в теории, но путного разговора именно о практике там почти нет. В определённый момент я принял, что если хочу продолжать заниматься этим всерьёз, то нужно быть ближе к оригиналу. 
Париж — это город Лакана, его семьи и прямых наследников его учения, здесь сформировалась традиция обмена опытом и живая клиническая среда. Здесь я делаю свой анализ с аналитиком, который был проанализирован Лаканом. И это не вопрос престижа — это условие прямой передачи, которое я счёл определяющим для своего случая.

— Да, уже не первый десяток лет. Это, собственно, главное моё дело. Это самое большое, что я могу делать для себя и для тех анализантов, которые приходят ко мне в кабинет. Понятно, что есть ещё масса исследовательской и клинической работы в аналитическом сообществе, но опыт своего анализа прежде всего.

— Психоанализ не про время — у каждого свой срок и количество приключений на этом пути. Психоанализ — это скорее непостижимая магия, нежели расчёт. Мы пытаемся повлиять на шифр смертной судьбы человека, исполняя особого рода речевую практику, то есть воплощая телом живую речь. Это больше церемония или ритуал вне времени, вне сознания, вне какой бы то ни было шкалы измерений.
Порой для целительных изменений достаточно одного единственного короткого сеанса. Но бывает и иначе, когда многое меняется и выправляется постепенно, незаметно и не быстро. В целом, для достижения некоторого терапевтического эффекта можно наметить приблизительно первый год лечения, а затем, когда человек уже более-менее приходит в себя, иногда начинается, собственно, анализ.

— Каждый анализ — это новое, неповторимое и непередаваемое отдельное изобретение. Короче говоря, по большому счёту, объяснять, как это работает «у всех», бесполезно. Есть только одно универсальное правило, которое сформулировал Фрейд, и звучит оно следующим образом: говорите всё, что приходит вам в голову. Добавим к этому: а остальное пусть будет заботой вашего аналитика.

— По поводу специфики лакановского подхода, который был именно возвратом к Фрейду, я приведу слово одной анализантки, которая самоотверженно прошла многими тропами и путями в поиске Знания с большой буквы, скорее всего, о себе самой. Так вот, в качестве причины своего интереса к лакановскому психоанализу она назвала свободу. Меня удивил такой ответ, но после того, как я выслушал кое-что из истории её путешествия по совершенно бескрайним и местами совершенно диким просторам современной пси-индустрии, я понял — она имела в виду, что нет назидания, давления и внушения. Я бы ещё добавил, что психоанализ такого толка избавляет от диктата как своих собственных, так и навязанных из вне фантазий.
Аналитик не советует, не оценивает, не заставляет штудировать новую систему знаков, законов и теорий, не задаёт домашних заданий, не требует сделать «свою часть работы»: расслабить или поднапрячь мышцы, волю или воображение, и так далее. 
При этом аналитик лакановского толка также свободен на уровне своей тактики. Это может проявляться в гибких рамках длительности и стоимости сеанса, например, или в том, как он вообще ведёт и проявляет себя. В целом, чтобы аналитик хорошо слышал и точно вмешивался, ему критически важно быть как бы «на дзене» и знать наверняка, что его компетентная, умная и знающая часть всегда ошибается. Мне нравится представлять специфику лакановского подхода одной его фразой: «или наш praxis ошибочен, или признаёт это».
Так появляется свобода. Правда, на деле у этой свободы есть обратная сторона — ответственность. Ответственность за своё свободно принятое решение. А к ответственности готовы «не только лишь все», как говаривал один известный мастер слова. Большая часть потребителей пси-услуг испытывают острую нужду в готовом решении со стороны, и масс-маркет услужливо поставляет штампованных специалистов, нашпигованных удобными для «клиентуры» теориями, концепциями и заклинаниями.
В своём блестящем тексте о «Недомогании культуры» Фрейд заметил, что «каждый кроит счастье на свой собственный фасон». То есть речь идёт о свободе и ответственности за что? За акт своего творения.

— Пожалуй, так. Психоанализ — это совершенно точно и не панацея, и не практика «для всех». В конце концов, Zara и H&M — тоже весьма неплохо, особенно для капитализации собственников. Да, и в смысле зависимости шопоголизм — довольно лёгкий и социально приемлемый кайф. 
Похоже, что в наш век выхолащивания всего настоящего психоанализ, действительно, удерживает свою позицию в категории роскоши или привилегии для немногих. Похоже, что для этого нужен особый доступ и своего рода вкус, который передаётся от аналитика в самой процедуре. Соответственно, перспектива обретения психоанализом массовой популярности выглядит сомнительной. 
Тем не менее — и это очень важно! — психоаналитики отвечают за то, чтобы держать публичную речь и рассказывать о своей практике, чтобы обеспечивать этот самый доступ и передавать тот самый вкус тем немногим желающим, которые готовы покинуть подмостки житейской голодрамы в пользу обнаружения себя на Другой сцене бессознательного. 

— Представьте себе, чтобы сегодня действительно помочь человеку, категорически нельзя удовлетворять его потребительский аппетит! Ведь у него от избытка всего, что он в себя с перепугу напихал, уже случился и запор, и диатез, и аллергия, и куча других тревожных расстройств. И вот он приходит в очередном булимическом припадке за помощью и хочет её побольше! 
Сам по себе вопрос «а что мне это даст?» является меткой неуёмного требования, которое губит отношения и душевную жизнь человека. Короче говоря, априорное «зачем?» указывает на базовую причину страдания и способствует лишь его усугублению. Психоаналитик не будет торопиться удовлетворить убийственный аппетит и постарается установить человеческие отношения с анализантом в другой плоскости, нежели дать-брать в стиле «утром деньги — вечером стулья». 
В общем, в психоанализ стоит идти не для того, чтобы срочно и дёшево получить, а для того, чтобы расстаться с лишним, чтобы освободить место и разобраться с тем, что же действительно важно. Это ближе к мистериальной творческой практике. которая воспитывает уважение к процессу, который в таких условиях становится исцеляющим.
Наверное, можно сказать, что если психоаналитик что-то и даёт анализанту, то это саму возможность делать свой анализ. Конечно, это очень немало, поскольку такая стезя требует от аналитика всю его жизнь, тем не менее всё, что получит анализант, он произведёт сам. Да, конечно, в тех условиях, которые будут созданы для него аналитиком в кабинете.

— Сейчас основная часть анализантов, делающих со мной анализ, не из Парижа. Они приезжают на шаттлы, когда в течение нескольких дней берут максимально возможное число сеансов в кабинете, а в промежутках мы работаем по телефону. Так случилось, что психоанализ лакановского толка получил известность в некоторых кругах, где люди глобально заняты творением нашего общего будущего на стыке бизнеса и новых технологий. Думаю, что в среде перспективных разработок искусственного мира люди раньше и острее других ощутили необходимость «ламповых» практик неподдельных человеческих отношений. Их речь мне интересна, несмотря на то что условия самой процедуры компромиссные, в том смысле, что приходится комбинировать кабинет-телефон. Но такова данность этих анализов, которые многому меня учат. 

— Да, особенно если живут в Париже. Для меня, как для практикующего аналитика, очная работа в приоритете. Я крайне редко отвечаю отказом на желание делать анализ, особенно если речь идёт о том, чтобы по-настоящему открыть дверь кабинета живому и говорящему человеку. Если среди ваших читателей найдутся желающие попробовать, я буду рад откликнуться и выслушать.
Благодарю тех, кому достало любознательности и терпения добраться до этих строк, надеюсь, что наш разговор о психоанализе лакановского толка пришёлся вам по вкусу.